Роберт Рождественский в оправданиях не нуждается
В июне состоится юбилей. Роберту Рождественскому исполнится 60 лет, и газеты напишут об этом. А может, и не напишут. Решат: Рождественский — советский идеолог, воспел революционеров и целую поэму мавзолею посвятил: «Двести десять шагов, двести десять шагов. Но от имени нас будет Ленин!»
А я поздравлю Роберта Ивановича. И не потому, что сочувствую большевикам. Для меня стихи Рождественского — не про советских людей, а вообще про людей, не про советскую родину, а вообще про Родину, не про победу одной тоталитарной системы над другой тоталитарной системой, а просто про Победу. И мне совсем не хочется считать их пропагандой. Да и не получится, пожалуй. Даже некогда •обязательное превозношение кумиров у него — не столько превозношение кумиров, сколько «мужичонка-лиходей, рожа варежкой».
Скульптор Сергей Дмитриевич Меркуров вспоминал: «Приехал я в Москву в ноябре 1910 года. Увидел храм Василия Блаженного — моя судьба была решена. »
А первое московское впечатление маленького еще Роберта — Казанский вокзал. Увидев надпись «Москва» и башенку с часами, он решил, что это — Кремль, а внутри сидит Сталин. Так уж соединилось к тому времени — Москва, Кремль, Сталин. И очень обиделся, когда объяснили, что это — всего лишь вокзал, Кремль — другое и Сталин находится вовсе не здесь.
А лет через десять Роберт Рождественский поступил в литинститут. Учились там отличные ребята. Жили в далеком переделкинском общежитии, каждый день — электричка, на билеты деньги жалко тратить, а штраф — высоченный, соизмеримый со стипендией. Раз попадешься — весь месяц голодный ходишь. Зато стоило кому-нибудь получить перевод от родных — и большая компания угощалась в «Пекине». Отужинав, сотрапезники дотрагивались руками до карманов — «Прикоснулись!» — и смотрели на богатого приятеля. Тот возражал: «Ну, что вы. » — и, пригорюнившись, требовал счет. А счет иногда превышал перевод.
Но такое случалось не часто. Больше гуляли по набережным и трепались — кафе были не по карману. Играли в футбол, баскетбол.
И считали себя советскими людьми, и этим, пожалуй, гордились. Верили в официальную идеологию. Может быть, людям, занятым серьезным делом, некогда задуматься о пороках существующего строя. У них другая задача — самореализоваться в тех условиях, в которых они оказались. Будь то изобретатели пороха или сочинители стихов.
Мои наиболее талантливые приятели в детстве занимались всякой комсомольской мельтешней. И не потому, что они — убежденные ленинцы. Просто эти люди принимали устав своего монастыря и, будучи при всем прочем порядочными и законопослушными (а разве плохие качества?), подчинились всеобщей морали.
А диссиденты даже после смены строя чаще всего остаются диссидентами. С ними хорошо делать революцию, а в остальных случаях они неудобны и пагубны.
Мораль меняется непредсказуемо. Сейчас порядочный человек должен переправлять из региона в регион вагоны с сахаром, иметь наличные и безналичные деньги, вкладывать их во что-то. Довольствоваться зарплатой неприлично и даже оскорбительно для общества. Но, кто знает, может быть, смеясь над умудренными прогнозистами, наступит время каких-нибудь бессребреников и герои нашего времени испугаются собственных вагонов.
Я не оправдываю Роберта Ивановича. Он в этом не нуждается. Он — не последний человек своей эпохи. И не только своей. Он собирает виды древней Москвы, и старушки, Бог весть откуда узнав о его увлечении, звонят, предлагают старинные гравюры и открытки. А на надгробьях встречаются строки из «Реквиема». Правда, это поэта не радует, а, скорее, смущает.
Роберт Иванович живет в большой и красивой квартире с «валютным» видом на Кремль и на Василия Блаженного. Не знает, какие сейчас цены, но он заслужил право на это незнание.
И я поздравляю его с юбилеем.
Алексей МИТРОФАНОВ
Журнал «Столица», номер 25 за 1992 год.