Передачи


Читает автор


Память о Роберте


Народный поэт


На эстраде

"Роберт Рождественский не верил, что Россия гибнет"

Прошло уже 14 лет с того августовского дня, как не стало великого поэта. Но в памяти многих его современников остались навсегда его стихи. Наша беседа состоялась в Переделкино, на даче поэта, незадолго до его ухода из жизни.

«СТИХИ КАК СПОСОБ СУЩЕСТВОВАНИЯ»

— Роберт Иванович, вы много написали стихов о войне. Это ваши личные переживания?

— Это все началось с моего военного детства. Собственно, оно мало чем отличалось от того, что испытали мои ровесники — мальчишки и девчонки той поры: голод, холод, ожидание писем с фронта, страх за родителей.

Учился в школе. В 1944 году я практически остался один, это было достаточно тяжело. Мать узнала об этом из моего письма, ей дали недельный отпуск, она приехала с фронта и взяла меня с собой. На меня были оформлены документы как на воспитанника полка. Я проделал путь от Омска до Москвы первый раз, это была первая моя осознанная дорога. В комендатуре в Москве маме сказали, что фронт переходит в наступление, и она поняла, что не сможет мною заниматься, потому что она — военный хирург — прекрасно представляла себе, что будет, когда фронт перейдет в наступление. Она была вынуждена отдать меня в приемник — детский дом при Даниловском монастыре, откуда я вместе с другом сделал попытку поступить в военно-музыкальное училище на Таганке.

9 Мая вместе с другом встречали на Красной площади в военной форме. Тогда военных качали, приветствовали. Сколько раз нас качали — я даже не помню. Наверное, потому, что мы, в отличие от других военных, были, во-первых, достаточно легкими, а во-вторых, не ранеными. Эту площадь День Победы около собора Василия Блаженного я запомнил навсегда. Там и не только там — на Манежной, на набережной — стояли прожектора. Лучи прожекторов скрещивались, и в этот свет люди бросали мелочь. Казалось, такие светлячки мгновенные пролетали.

— Вы рано начали писать стихи?

— С детства, как и все. Причем тогда я даже не думал, что стихи могут служить способом существования. Я любил их писать, но писал потому, что не мог не писать. Даже самые, как потом оказалось, плохие стихи я писал потому, что не мог их не написать. А плохими они оказывались еще и потому, что я подражал, например, газетным стихам. У меня первое стихотворение было опубликовано в 1941 году аж!.. Было написано, что мне девять лет, в стихотворении я сообщал, что родители ушли на войну, а остальные две строфы я всячески грозился фашистам, что вот я скоро подрасту и им, естественно, будет очень плохо! Их спасло от еще более кошмарной участи лишь то, что пока я подрастал, война кончилась. А иначе, что бы с ними было — страшно даже представить!..

— Что в данное время составляет вашу духовную пищу?

— Главная духовная пища для меня — мои друзья. Причем они не обязательно писатели, хотя и писатели тоже. Я уже упоминал Владимира Соколова, но есть и Булат Окуджава, есть и «заграничные» ребята типа Евгения Евтушенко и Виталия Коротича. Плюс ко всему этому книги.

— Роберт Иванович, вы никогда не пробовали свои силы в ином: проза, кино, живопись?

— Живопись — точно нет, разве что совсем в детстве пробовал, но этого я не помню, а что касается прозы — публицистика. Путевые заметки. Я целый год был корреспондентом «Известий», решил нырнуть в это дело без опыта.

— А обращение к публицистике это знак того, что в поэзии стало тесно или просто желание попробовать свои силы в ином?

— Да, просто попробовать. Интересно было. Я, скажем, занимался и песнями, потому что у меня очень много было друзей-композиторов, певцов. Дружили институтами. Литинститут и ВГИК, консерватория, Щукинское училище, школа-студия МХАТ. И со многими ребятами я знаком еще с той поры. Это Олег Табаков, Галина Волчек, Олег Ефремов, Александр Флярковский, Родион Щедрин и другие. Ко мне стали обращаться, чтоб попробовал себя в песенном жанре. Я рискнул, и какие-то песни были удачными.

— Многие ваши стихи стали песнями — достаточно известными, любимыми. Кому, по вашему мнению, наиболее точно удалось передать интонацию, задуманную вами?

— Понимаете, когда написана песня, у нее два автора: композитор и поэт... Песня получается песней только тогда, когда соавтором становится и исполнитель. Это очень важно! Изначально важно! Мне в этом отношении повезло, потому что очень талантливые люди исполняли мои песни и великолепные композиторы писали музыку: Арно Бабаджанян, Марк Фрадкин, Евгений Мартынов, Оскар Фельцман, Юрий Гуляев, Эдита Пьеха, София Ротару. Но, безусловно, номер один в этом списке — Иосиф Кобзон. Он — я просто убежден — фантастический профессионал и не холодный, а очень истинный певец, искренне влюбленный в песню. Повезло мне, повторяю, что я встретился с такими людьми. Если кого не перечислил...

ЭХО ОТ ЛИТЕРАТУРЫ

— Как вы считаете, поэзия должна иметь какую-то цель или же просто существовать сама по себе?

— Что такое поэзия? Многие пытались ответить на этот вопрос, исследователями написаны тома по этому поводу. Но мне больше всего нравится такой загадочный и в то же время ясный ответ: поэзия — это состояние души. Он, с одной стороны, НИЧЕГО не объясняет, а с другой стороны, объясняет ВСЁ.

— За последние годы поэзия, на ваш взгляд, стала другой, но на том же уровне, или же как-то изменилась?

— Конечно, развитие есть. Появляются новые пишущие люди, «ударенные» поэзией. Но все это зависит от конкретного человека и его таланта. Сейчас, скажем, есть стремление к парадоксальной поэзии, стремление к поэзии малых форм: четыре, две, три строки. Скорее всего, это пришло с Востока. Тот же Омар Хайам, японские хокку, танки, древнекитайская поэзия. Одна мысль, но она выражена так неуловимо, прекрасно и талантливо! Мне, например, нравится Игорь Губерман, живущий ныне в Израиле. Все остроумно! К примеру: «В борьбе за народное дело я был инородное тело». Шикарно сделано! Это очень интересно, хотя читать его много подряд — для меня утомительно.

— Поэтические вечера в Лужниках собирали огромные залы слушателей. Сейчас подобные выступления практически исчезли. Стоит ли возрождать их и можно ли это сделать?

— В принципе — можно, если положить жизнь на это. Но когда нет ответа, нет эха, то это достаточно сложно и бессмысленно. Вечера и сейчас иногда проходят, но это уже должны делать, на мой взгляд, более молодые ребята. Попробовать: а вдруг? а что? а если?

— Многие талантливые люди уезжали и уезжают из страны. Что вы думаете по этому поводу?

— Я их не обвиняю ни в чем. Они ищут себя. Не только внутри страны. Но, с другой стороны, я убежден, что ни в одной стране мира, пожалуй, нет такого эха от литературы, как у нас. Это сложилось исторически. Хотя история — странная вещь. Эхо было часто у определенной прослойки людей. Зачастую самые гениальные поэты и прозаики не доходили до так называемых простых людей, а особенно если простые люди были крепостными.

НЕ ДАЙ БОГ ТАКОГО ВЕЗЕНИЯ

— Роберт Иванович, как вы относитесь к послежизненным публикациям, которые самим автором к публикации не готовились?

— Это зависит от публикации и от уровня автора. Скажем, к публикациям Пушкина, Лермонтова, Некрасова, Пастернака, Мандельштама я отношусь очень хорошо. В этом случае необходимо печатать все. Хотя бы для специалистов, но все должно быть опубликовано. Если говорить обо мне, то из того, что уже опубликовано, многое, будем так говорить, я бы вообще никогда не публиковал

— Роберт Иванович, вам повезло в жизни?

— Повезло, что родился. Потому что если бы этого факта не было, то все остальное можно было бы не обсуждать. Жизнь совпала с определенным временем, в котором мы существуем. Жили, видели, участвовали, присутствовали в таких разборках между странами и внутри стран! Это было и страшно, а иногда и прекрасно. Все перепутывалось: знание, незнание, ненависть, восторг. Я говорю сейчас эти щенячьи слова, которые, по сути, не определяют того, что мы видели и чувствовали. Так что в этом смысле повезло. Но в другом смысле — не дай Бог другим такого везения, не дай Бог другим испытывать то, что мы испытали в смысле войн: и внешних, и внутренних против своего же народа.

Мы были счастливы в детстве, несмотря на то, что было вокруг. Это было, к сожалению, очень часто счастьем незнания того, что происходит в стране. А подобное счастье — страшная вещь! Я с детства был другим абсолютно, потому что я был верующим в Великого Вождя, причем совершенно искренне. Очень! И сейчас молодежь снисходительно все это слушает, думая: «Господи! Какие же они идиоты... Неужели они?.. Неужели они...»

Мы были вместе. Были и есть. С этой страной — прекрасной, несчастной, страшной, великолепной. Я не верю в охи, что это все кончится, что Россия гибнет. Это все мура! Было трудно. Но жизнь — любая жизнь — не легкая. Если не кретин и не сумасшедший...

Андрей КРАВЧЕНКО журналист (специально для «ВЕДОМОСТЕЙ»)