История советской литературы
Кассиль читал:
Вот так бы и мне
В налетающей тьме
Усы раздувать на корме,
Да видеть звезду
Над бугшпритом[1] склоненным,
Да голос ломать
Черноморским жаргоном,
Да слушать сквозь ветер,
Холодный и горький
Мотора дозорного
Скороговорки!..
– Нравится? – спросил Владимир Владимирович. – Очень, – ответил я.
– Гимназист, – небрежно вымолвил Маяковский. И уже с пафосом: – Боже мой! Какой же вы еще гимназист, Кассильчик!
– Это почему же гимназист? – обиделся я. – Разве только гимназистам нравится Багрицкий?
– Да поймите же… – Маяковский говорит уже спокойно. – Гимназистам всегда нравились всякие эти флибустьеры, кондотьеры, вся эта завозная романтика на фейерверочном пшике. А между тем все это уже до одури описано. И немного даже лучше, как, например, у Гумилева. Что же выходит? Не свое это все у поэта. Не свой дом, не своя мебель, а какая-то взятая напрокат. Неинтересно все. И зря вам это все нравится. Словом, стихи для гимназистов…
И тут же цитирует:
Вот так бы и мне
В налетающей тьме
Усы раздувать,
Развалясь на корме…
– Это так сказать, мечта поэта, – иронично произносит Маяковский и читает дальше:
Иль правильней, может,
Сжимая наган, За вором следить,
Уходящим в туман..!
– Ну, как? Недурненькое сочиненьице для советского поэта: даже не знает, с кем ему быть, с контрабандистами на шаланде или с пограничниками на дозорном катере. И вы верите ему? Думаете, что Багрицкому не ясно, с кем ему быть? У него же друзья чекисты! Это у него поза от «ХЛАМа». Было у них на «Юго-западе» такое заведение, вроде балагана или театрика: Художники, Литераторы, Артисты, Музыканты – ХЛАМ. Вот этот «хлам» он никак не может вымести из своих стихов. Интересничает! А ведь очень талантлив! Может же писать! Помните, как у него здорово в «Думе про Опанаса»?!